Телесто

В прокат выходит спортивная драма «На острие» — история двух фехтовальщиц в сборной России. «Огонек» поговорил с Сергеем Пускепалисом, сыгравшим тренера.

— В фильме «На острие» вы играете тренера Гаврилова, это персонаж исключительный. В том числе потому, что он очень выгодно смотрится среди эмоциональных героинь за счет невозмутимости, расчетливости и жесткости. Как вы создавали рисунок этой роли?

— Для меня главным и единственно возможным решением было то, что Гаврилов — охотник по своему внутреннему устройству. Он идет за своей жертвой, ему нужен результат, о чем он говорит и девчонкам. Это укладывается и в характер данного вида спорта, все-таки это поединок с оружием в руках. Естественно, в такой среде формируются специфические привычки и убеждения.

— Этим объясняется и его спокойствие?

— Якобы спокойствие. Потому что на самом деле это умение снайпера — долго-долго выцеливать, а потом четко, с одного раза поражать.

— Вы как-то сказали, что среди референсов к Гаврилову видите профессора Хиггинса из «Пигмалиона». Но там персонаж опутан многочисленными социальными связями, создающими контраст. А Гаврилов лишен всего, в его жизни есть только спорт. Больше мы о нем ничего не знаем. У него был бэкграунд?

— Мы с Эдуардом Бордуковым, режиссером картины, конечно, говорили об этом. Сошлись на том, что раз в сценарии нет личной биографии, значит, надо исходить из того, что ее действительно нет. Он общается с девчонками, если рассматривать это в сексуальном, гендерном ключе, и тренировки — это своего рода сублимация, пусть это и звучит банально. Героини ему не слишком интересны вне тренировки, вся его личная жизнь — служение делу, причем настолько, что даже возникает не слишком приятное впечатление о таком человеке.

— Обычно в российских спортивных драмах тренер — это образ Родины или отца, а тут…

— Да нет, мне кажется, мой персонаж — и Родина, и отец, и любовник, и сын, и все на свете. Если бы была тренерша — это одна история, а тренер и девчонки — совсем другая. Здесь нет места пошлости и вульгарности, невозможен извращенный тайный умысел — это ему просто неинтересно. Его цель другая — чтобы его подопечные добились результата. Когда он видит, что одна талантливая, но безбашенная, а другая — талантливая, безбашенная, но еще и с добрым, мягким сердцем, которое ей может помешать в спорте, тогда он начинает их обеих «крутить». Так мы задумывали. Фильма я пока не видел и не знаю, получилось ли все, что мы задумали в сценарии.

— Это ваша первая спортивная драма в карьере, прежде вы как-то уклонялись от этого жанра. Почему в этот раз согласились играть?

— Были переговоры и до этого, я просто не стану называть эти проекты. Но вот здесь дошло до дела. Мы давно знакомы с продюсером Еленой Гликман. С режиссером Эдуардом Бордуковым работали первый раз. Он при знакомстве сразу на меня произвел очень приятное впечатление. Проницательный человек.
Очень сложно показывать фехтование, где все на миллиметрах, а со стороны ничего не понятно. Это совсем не зрелищный вид спорта, если не знать его изнутри.
Зато, если разобраться, понимаешь, что ничего более интересного и интригующего просто нет, на грани инсульта — такие драмы иногда на подиуме закручиваются.

— Вы-то вряд ли до фильма были знатоком фехтования?

— Почему? Я довольно много занимался фехтованием, когда учился в Саратовском театральном училище. Нашим тренером был Семен Моисеевич Сазонов, он тренировал первую советскую сборную, победившую в Риме. Усвоив театральную специфику фехтования, мы оставались после занятий и бились просто так, довольно серьезно, в масках и мундирах. Мне всегда больше нравились сабли. В соревнованиях мы не участвовали, но дрались неплохо, так что рука у меня поставлена.

— По фильму кажется, что фехтование — это очень больно, кровь, открытые раны. Это допущение? Спортсмены, наверное, друг друга берегут?

— Когда берегут, а когда и нет. Зависит от отношений. А то, что вы видите в фильме, это не допущение, а нормальное, скажем так, дисциплинарное взыскание, в рамках закона. У нас в фильме снимались, кстати, и профессиональные спортсменки, в том числе дублерши героинь, и рубились они иногда так серьезно, что режиссеру приходилось вмешиваться и останавливать их.

— Как думаете, почему спортивные драмы у нас так востребованы? Нигде в мире они не становятся лидерами проката.

— Мне кажется, выход «Легенды № 17» совпал с тем, что у людей назрела потребность почувствовать, что мы — крутые. Что мы что-то можем, а не плетемся в хвосте истории. Нам это постоянно внушают, что и смысла нет пытаться. А тот фильм порвал кассу, потому что там через богатырей-хоккеистов нам показали, что мы что-то значим. То есть там был идеологический момент.
Но фильм был еще и снят большей частью очень хорошо — помимо каких-то совсем уж ура-патриотических сцен. Но в целом фильм ответил на запрос общества. То же было с «Движением вверх» или «Тренером». Мы можем собраться, мы — бойцы, мы — можем. И хорошо, что теперь не только через военное кино можно об этом говорить. Спорт — это схватка минус смерть. Устали мы пинать сами себя.

— Все эти фильмы учат, что успех возможен только нечеловеческой ценой.

— Это заложено в нашей русскости. Мы легких путей никогда не ищем.

— Да, и добиваться чего-либо можно только под чутким руководством. Вот и ваш герой на постере фильма «На острие» — в центре.

— Да уж, заплечных дел мастер.

— Как думаете, похож тренер на вас? Например, вы не раз говорили, что стараетесь сдерживать свою вспыльчивость.

— Это темперамент. Он до добра не доводит в моем случае. А вот если он множится на выдержку, то возможен какой-то результат. Это я с течением жизни понял. У меня работа похожа на тренерскую, режиссер через других людей доказывает свою состоятельность. Они сами себе доказывают, а я — через них. Это требует постоянного внутреннего психологического тренинга.
Конечно, Гаврилов похож на меня — это же я в предлагаемых обстоятельствах. Мой организм, мою психику помещают в какую-то ситуацию, и мне нравится думать о том, как бы я реагировал в данном случае. Наверное, я был бы точно таким же человеком, если бы мне надо было, чтобы вот эти девчонки победили на Олимпиаде. А если бы нужно было, чтобы это был кто-то, не похожий на меня, думаю, на роль позвали бы кого-то другого.

— Это свойственно вам — бороться за роли?

— Единственная работа, которую я просто не мог пропустить, не позволил бы себе,— это участие в сериале «Жизнь и судьба». Мне было очень важно оказаться там, причина и в авторе романа Василии Гроссмане, и в режиссере Сергее Урсуляке. При этом у меня были разные мысли, кого бы я хотел там сыграть, но Сергей Владимирович очень жестко мне сказал: «Нет, ты — капитан Греков!» И я понял, что финтить бессмысленно. Но на самом деле мне было не важно, в каком качестве я окажусь в том проекте, лишь бы побывать в созданном Гроссманом мире. В остальных случаях все обычно происходит как-то помимо меня, и, к моему счастью, видение моих друзей обычно совпадает с тем, что лежит в материале и что могу сделать я.

— У вас в фильмографии много сериалов, и видно, что вы осознанно идете тем же путем, что и ваши коллеги. Да и публика сегодня уходит от кино к сериалам в поиске больших форм повествования. То есть вы в тренде?

— Конечно, на большом экране трудно рассказать о судьбе человека. Все равно это больше развлечение, редко когда желание продюсера заработать совпадает с тем, что действительно нужно человеку для его развития. Поэтому все живое и уходит на Netflix и телек. Есть крайности, когда в итоге это оборачивается чрезмерной жестокостью или практически порнографией, чтобы привлечь аудиторию, и это означает, что деньги опять победили. Это ужасно. А вот истории про людей и их свойства, проявляющиеся в крайних ситуациях,— это действительно интересно, и все это уходит в долгоиграющие проекты, где зритель успевает влюбиться или разочароваться в героях, «въехать» в их историю, да еще всей семьей. Качество изображения уступает подлинному содержанию, что-то можно и на телефоне посмотреть, все важное будет понятно.

— Как думаете, западные сериалы далеко впереди наших? Многие считают, что они прогрессивнее, смелее…

— В чем смелость? В том, чтобы раздеться в кадре? Убить кого-то на экране особенно извращенно? Или чтобы прокричать что-то против Путина? Или кто дальше в Бога плюнет? Это все связано с разрушением. А, к сожалению, в моем круге творческих работников сейчас большая смелость — это сказать, что я люблю Родину. В самых лучших американских сериалах ищут Человека, и такие для меня интересны, они полезны. Вот «Настоящий детектив». С таким ужасом сталкиваются герои, а они мне симпатичны, при всей своей фриковости. Потому что у них остается правильная реакция на зло.

— Вы снялись в «Сердце Пармы», а там ведь тоже довольно мрачно все, по крайней мере в романе. И он весь о том, что «нельзя».

— Религия, создание государства — я тоже очень переживал и высказывал свои опасения на этот счет и сценаристу, и режиссеру. Но они меня успокоили, сказав, что главная мысль — показать, какие трудности были, но мы через них прошли. И вот какая цена тому, где мы сейчас живем, ее заплатили все — и те, кто насаждал, и те, кто отвоевывал. Слишком много отдано, чтобы сейчас это предать. Мне эта идея понравилась, и я согласился работать. Это же наша история, чего тут скрывать. Бога сменили предки наши — ничего себе! Может, это для того, чтобы мы жили дальше, и это было не случайно? Надо осознать удельный вес нашей культуры, нашей цивилизации. Мой герой там, наставник князя, все свои решения принимает, думая о будущем, о перспективе, и мы постарались усилить этот момент в фильме в сравнении с романом. Поэтому он не всегда принят среди своих, он немного чужак.

— Вы тоже думали о перспективе, когда оставили МХАТ Горького и занялись Театром имени Волкова в Ярославле? У всех же есть ощущение, что театр — это только Москва и Питер.

— У меня-то другое видение, я поездил по стране, много где поработал.
Мне не страшно уехать из Москвы. Даже любопытно. Но Волковский театр — это особый случай, уникальный во всех смыслах театр, первый в России, с него пошел отсчет!
Я был помощником Олега Павловича Табакова в МХТ Чехова, был помощником во МХАТ Горького. Но Волковский театр должен жить, он имеет на это право, поэтому я принял решение возглавить его, это был важный и осознанный выбор с моей стороны. Мне хочется, чтобы наш театр помог и другим театрам в регионах поверить, что они могут играть важную роль в культурной жизни своих городов. Чтобы они подчеркивали статусность своего региона. Должна быть мода на театр. Губернаторы должны воровать актеров у других регионов, биться за режиссеров — и так доказывать друг другу свою состоятельность. Так было в досоветские времена. Купцы делали театр главным местом в городе, привозили туда лучшие труппы и так «мерялись», что называется. Мы тоже выстраиваем такую политику. Экспансией русской культуры занимаемся.

— Каким образом?

— У нас вот проходит Международный Волковский фестиваль под девизом «Русская драматургия на языках мира». В этом году концепция дополнится, это будет Фестиваль русских театров и русской драматургии на языках мира. Мы привезем сюда русские театры из Литвы, Эстонии, Киргизии и других республик и стран. Сейчас как раз определяемся. Тут для них будет база, где их всегда будут любить и дорожить ими.

— Кто ходит в театр? Хипстеры? Пенсионеры? Школьники?

— Зависит от спектакля. У нас есть довольно дерзкая постановка по «Ромео и Джульетте», ребята от 17 до 20 лет от удовольствия прямо скачут на ней. И плачут в финале, кстати. Для них это часто первая встреча с Шекспиром, и оказывается, что это история из сегодняшнего дня. Недавно у нас вышел спектакль по повести Василия Шукшина «Калина красная» в постановке Владимира Смирнова, ученика Сергея Женовача. Там декорации в стиле Малевича, а проникновение в текст совершенно поразительное, потому что там опять встает вопрос, как современному уголовнику справиться со своей внутренней порядочностью. Егор Дружинин ставит у нас «Еврейское счастье» по Шолом-Алейхему.

— А вы?

— Вы знаете, мне очень понравился фильм «Джокер». Он очень четко выражает сегодняшнюю ситуацию, желание человека и государства найти друг с другом общие точки или разойтись на всю жизнь. А у нас есть свой «Джокер», написанный в 70-х годах Григорием Гориным. Называется «Забыть Герострата». Сейчас как раз работаю над постановкой по нему.

— Люди ходят в театр?

— Могу прислать фотографию, которую часто делаю в театре. Там моя любимая надпись на кассе: «Все билеты проданы». 90 процентов заполняемости на спектаклях основного репертуара. Но это не на ровном месте, раньше театром управлял замечательный режиссер Евгений Марчелли, его более чем 10-летняя служба сделала это место интересным для многих людей в стране. Мы с ним не во всем совпадаем, но я очень ценю все, чего он добился тут.

— Самое время расширяться.

— А мы сейчас как раз ведем переговоры о строительстве филиала в Ростове. Посмотрим, что получится.

Беседовал Александр Пасюгин